«Первый автомат мы нашли на помойке». Основатели Музея советских игровых автоматов о бизнесе в 25 и выходе на немецкий рынок

Слушать это интервью:

Аудио обработано сервисом БелаяТрость.рф.

– Какое у тебя образование?

– Я закончил МАМИ, как и Александр Стаханов, еще один основатель музея. Специальность называется обработка материалов давлением. Если говорить чуть проще, я инженер-кузнец. В электронике университетские знания мне не пригодились. 

– А как у тебя получается ремонтировать автомат, если ты этому не учился?

– Благодаря техническому складу ума. Если нужно, всегда могу что-то подкрутить или подпаять.

– Сколько тебе было лет, когда вы с ребятами открыли музей?

– Мы начали готовиться к открытию, когда мне было 25 лет, а само открытие состоялось в 26.

– Первое местоположение музея было в здании МАМИ. Значит, университет пригодился связями? 

– Да, на первых порах помогли знакомства в ректорате. Нам выделили на безвозмездной основе подвал-бомбоубежище, который находился в общежитии МАМИ. Денег было примерно ноль, поэтому такой дружеский подгон помещения нас сильно спас.

– Как появилась коллекция автоматов?

– Была идея просто иметь у себя в гараже «Морской бой». Мы нашли его в моем родном Таганском парке на помойке. Он лежал на боку и подсматривал: «Кто же меня заберет?». Директорат отдал его то ли бесплатно, то ли по цене металлолома. А в нагрузку еще несколько автоматов. Вскоре стала собираться коллекция и родилось слово музей. 

Мы сели и прикинули, где будем брать автоматы. Вспомнили, что в СССР они стояли в лагерях, парках и на базах отдыха. Вот когда нам было по 25, мы ездили в пионерлагеря по Московской области и иногда что-то привозили в коллекцию.

– Сколько у вас сейчас автоматов? 

– Наша девушка-фондовик говорит, что их 200, а мне кажется, что около 300. 

– Автоматы все разные или они дублируются? 

– Есть одинаковые. Всего в СССР существовало примерно сто разновидностей, из них у нас имеется видов 60. Мы вот очень хотим автомат «На Луну». Он выпускался в первой волне автоматов до начала 80-х. И раньше, если подходил срок списания, то автомат действительно списывали и утилизировали. Вряд ли кто-то тогда умудрился его сохранить. 

– Можешь прикинуть, сколько стоит самый дорогой автомат в коллекции?

– Нет такого понятия, как цена автомата. Допустим, мы купили автомат «Цирк» за 30 000 рублей и чинили его полтора года. Вот сколько это в деньгах? 500 000 рублей получается на выходе, наверное, потому что он все это время занимал место и трудочасы. Из всех автоматов, которые нам когда-либо доставались, такого, чтобы ты включаешь автомат в розетку и он работает, не было ни одного. Если смотреть только на входную цену, то есть экземпляры и за 5000, и за 100 000 рублей. 

– Откуда про вас узнали первые посетители?

– Мы поначалу про рекламу вообще не думали, но случайно пропиарились. На сайте студии Артемия Лебедева есть «Музей старья». Там было написано, что они хотят найти автомат «Морской бой». Мы привезли им на месяц в студию его поиграться, потом другой автомат и так меняли их. На сайт студии тогда, 10-11 лет назад, ежедневно заходило какое-то невообразимое количество людей, и на первой же странице они видели новость про нас. Это был очень хороший рекламный толчок. Потом студия совсем к нам раздобрела, и они сделали сайт для музея бесплатно. С тех пор мы его особо не меняли.

– Какие еще рекламные каналы вы использовали?

– Начало работать сарафанное радио, и довольно-таки успешно. В последующие годы мы пробовали рекламу в метро, на радио, на телевидении, но ничего не принесло видимого результата. 

Так получилось, что в подвале нас поснимали абсолютно все топовые телеканалы, но вала людей после этого не было. Чуть-чуть стали появляться иностранцы, потому что примерно тогда же к нам приезжали CNN и про нас писали The New York Times.

– А откуда они узнали, что вы есть?

– Я думаю, тоже на сайте Лебедева прочитали. 

– Как же народ привлекать, если нет пиара от студии Лебедева?

– Непонятная история, вот правда, я вижу, что в Москве работает сарафанное радио. Блогеры как будто бы тоже хорошее сарафанное радио, и мы как-то с ними плотно сотрудничаем, бывают замечательные фотографии, но трафика нет. 

– Сколько всего у музея было помещений и почему вы их меняли?

– Мы переезжали четыре раза. Из подвала пришлось уехать, потому что ко всем заведениям стали предъявлять жесткие противопожарные требования после трагедии в клубе «Хромая лошадь» в Перми. 

Помещение нашли на Малой Ордынке. Фабрика «Рот фронт» съехала за Третье кольцо, а цеха сдавались под всё подряд, и тут мы такие: «Что это у вас? Цех халвы? Это то что надо». Через год управляющая компания подняла аренду в три раза. Мы поплакались и  сбили коэффициент, но все равно стали искать другое помещение. 

Переехали на Бауманскую. В какой-то момент там начались ссоры между собственниками. Мы решили не сидеть в таком нервном месте, и как раз подвернулся Кузнецкий мост. Съезд с Кузнецкого получился скоропостижный: у них закрывалось здание на реконструкцию и всех попросили освободить помещение. Сейчас мы временно на ВДНХ.

– По каким критериям выбираете место?

– Поближе к центру, недалеко от метро, небольшое количество дорог. Мы недавно вышли на школьников, важно, чтобы маршрут до музея был безопасный. Само помещение должно быть не офисного типа. Есть приятные особняки по хорошей цене, но там маленькие комнатки, это нам не очень подходит, теряется понимание. Ну и отдельный вход, не хочется связываться с проходной, пропусками. 

– А что значит «вышли на школьников»? Прямо ходили по школам?

– Это не помогло. Ходили, письма высылали, но вышли в итоге через нововведение Москвы — олимпиаду «Музеи. Парки. Усадьбы». Мы как одна из площадок, которую нужно пройти в рамках этой олимпиады. Теперь школы на нас обратили внимание. Раньше, когда они видели письмо, то реагировали не на слово «музей», а на словосочетание «игровые автоматы». 

– Филиал музея есть еще в Питере и был в Казани?

– Да. В Питере мега туристический трафик. Я бы даже советовал, если делаете что-то такое, начинать с Санкт-Петербурга. А в курортных городах лучше не открываться — там выраженная сезонность. В Москве и Питере она практически зеркальная. В Питере — теплое время года, а в Москве — осень и зима. 

– Что случилось с музеем в Казани?

– Мы нашли помещение на центральной улице в пяти минутах от Кремля, сделали красивый ремонт, все вроде здорово, но оказалось, что в регионах у людей сильно меньше денег. Мы пытались подстроиться под ситуацию и поставили цену билета дешевле — не помогло. Филиал пришлось закрыть. У нас было тогда свободных 7 миллионов, мы потратили их на опыт. В России ни в каких городах открываться больше не будем. 

– Когда вы взяли первого сотрудника?

– Пока сидели в подвале и были открыты три дня в неделю, прийти вечерок поработать в своем любимом предприятии было не сложно. А как только мы переехали на Ордынку и семидневку поставили, стало понятно, что нам нужен человек, который всех обилетит и экскурсию проведет.

– Сколько сейчас людей в команде?

– Пятнадцать человек в Москве и столько же в Питере. В одну смену в музее работают три-четыре человека, еще есть менеджерские и административные должности: документооборот, закупки.

– Расскажи, как менялась цена на билет.

– Мы посмотрели, где что сколько стоит, прибавили к тем ценам 50 рублей сверху и получилось 300 рублей. За 12 лет существования музея цена поднялась только на 150 рублей.

Мы долго выбирали услугу под цену. Когда открылись в подвале,  нас было неограниченное количество монет для игры за 300 рублей. В таком формате музей проработал только первую среду: посетители поняли услугу буквально и, придя в 19:00, ушли чуть за полночь. Мы собрали экстренное совещание и приняли решение, что за 300 рублей человек будет получать 30 монеток. Потом решили сократить время посещения, урезав количество монет до 15. 

– С кем вы боретесь за посетителей?

– Мы не конкурируем с выставками в художественных галереях, потому что это уж совсем разовая история. А с кинотеатрами — да. Еще с современными музеями вроде «Робостанции» и «Планетария». Но, опять же, что значит конкурируем? Скорее всего, если человек выбирает «Планетарий», то он и к нам придет. Мы свои 450 рублей получим не в эту субботу, а через месяц. 

– Как музей зарабатывает деньги помимо продажи билетов?

– Мы привозим автоматы на мероприятия, продаем сувенирку, проводим мастер-классы. У нас были регулярные лекции по теории видеоигр. Еще небольшая пищевая история — газировка да молочные коктейли. Мы пытались открыть свое кафе, но это пищевой бизнес, отдельная история, мы его не умеем делать. 

– А по процентам сможешь сказать, что приносит больше?

– В год к нам ходит около 60 000 человек в музей. Средний чек — 500 рублей. У двух музеев получается выручка 50-60 миллионов рублей, из них 5 миллионов — прибыль. 

Когда денег было у людей побольше, хороший процент в общей прибыли составляла аренда автоматов. А так как услуга не дешевая, а денег стало меньше, все как-то ужались и на свои мероприятия автоматы заказывают значительно реже. 

Сувенирку берут, но, может быть, у нас маленький ассортимент. Когда мы были на Бауманской, а доллар стоил 37 рублей, заказывали в Китае огромные партии заводных роботов и здесь продавали. Еще у знакомых нашли кепку USA California, в начале 90-х у всех пацанов такая была, и решили заделать свою серию. Отправили в Китай образец и появилась огромная партия бейсболок. Сейчас такая кепка у нас стоит рублей 700 или 800, и это как будто бы допустимая цена. Если после перерасчета получится, что одна штука из новой партии будет стоит 2000 рублей, то заказывать еще раз их нет смысла.

К разговору в павильоне ВДНХ присоединился друг Александра и сооснователь музея, Максим Пинигин. 

– Если вы не хотите открывать новые филиалы в России, то, наверное, смотрите за рубеж?

Александр: Да, в Берлин. Для меня их музей ГДР — это образец. Он входит в топы музеев мира. Народ, приезжая в Германию, отлично воспринимает все, что связано с СССР. Достаточно разместиться в их путеводителе по Берлину, который выдают каждому туристу по прилете, и все будет хорошо.

Максим: Саша Стаханов был самым мощным драйвером в развитии проекта, особенно вначале. Вот и Берлин — это его идея. Саша несколько лет назад погиб на марафоне, отказало сердце, и больше никто уже эту идею не продвигал. Берлин с тех пор никак ближе не стал. Вообще, это он придумал сделать из небольшой коллекции автоматов музей. У нас с ребятами никогда не было такого, чтобы кто-то старался отхватить больше влияния. Хочу сказать, что очень важно работать с теми, кто тебе нравится, и отказываться от сотрудничества с неприятными людьми. Мы много заботимся об атмосфере внутри коллектива музея, потому что конфликтующие люди передают настроение посетителям.

– На каком этапе находится музей в Германии?

Александр: Мы несколько раз туда съездили и посмотрели, где хорошо разместиться. Чуть-чуть посчитали экономику. Поняли, что нам нужен инвестор. По тем знакомствам, которые у нас уже есть, мы эту идею озвучили. Если кто-то решит инвестировать в Музей игровых автоматов, то он пойдет не к кому-то, а к нам. 

– Максим, ты учился в Бауманке и в ГУУ, помогает образование в работе?

Максим: Нет, вообще никак. Учиться 7 лет непросто, когда ты понимаешь, что тебе не очень-то нравится, а силы воли бросить не хватает. 

– Какие рекламные каналы хорошо работают?

Максим: Контекст, таргетинг, медийка — это все хорошо звучит. Но мы с кем конкурируем? С театральными постановками, концертами, где билет может стоить и 3000, и 7000, а у нас 450 рублей. Если мы платим за клик 10 рублей, то это вроде немного. Но каждый какой к нам придет? Предположим, каждый тридцатый. Получается, мы заплатили за него 300 рублей. Повезло, мы в плюсе. А если каждый пятидесятый придёт? Тогда мы уже в минусе. Грань эта очень тонкая. 

– Было такое, что в вас никто не верил?

Максим: Какое-то время назад все думали, что мы скоро закроемся. Сейчас уже у музея имя появляется. 

Александр: Мама три года назад стала наконец воспринимать музей как работу. Вроде машину купили, квартиру побольше, но семья все равно считала, что ерундой какой-то занимаюсь.

Максим: У меня такого не было, сразу приучил, что я только ерундой и могу заниматься. 

Материалы по теме: 

«Писал код с утра до вечера». Как студент факультета менеджмента стал разработчиком и выиграл Apple Design Awards

Как в 24 года стать техническим директором на «Первом канале» – интервью с Игорем Фоменко

«Жалею, что не начал бизнес на первом курсе». Как Ким Санжиев в 23 года основал fashion-стартап

«У нас нет возможности облажаться»: Как в 21 год запустить систему беспилотных грузовиков и выйти на европейский рынок

Фото: личный архив